В церкви была вся Москва, родные и знакомые. И во время обряда обручения, в блестящем освещении церкви, в кругу разряженных женщин, девушек и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично-тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их священнодействия. В кружке самом близком к невесте были ее две сестры: Долли и старшая, спокойная красавица Львова, приехавшая из-за границы. - Что же это Мари в лиловом, точно черное, на свадьбу? - говорила Корсунская. - С ее светом лица одно спасенье... - отвечала Друбецкая. - Я удивляюсь, зачем они вечером сделали свадьбу. Это купечество... - Красивее. Я тоже венчалась вечером, - отвечала Корсунская и вздохнула, вспомнив о том, как мила она была в этот день, как смешно был влюблен ее муж и как теперь все другое. - Говорят, что кто больше десяти раз бывает шафером, тот не женится; я хотел десятый быть, чтобы застраховать себя, но место было занято, - говорил граф Синявин хорошенькой княжне Чарской, которая имела на него виды. Чарская отвечала ему только улыбкой. Она смотрела на Кити, думая о том, как и когда она будет стоять с графом Синявиным в положении Кити и как она тогда напомнит ему его теперешнюю шутку. Щербацкий говорил старой фрейлине Николаевой, что он намерен надеть венец на шиньон Кити, чтоб она была счастлива. - Не надо было надевать шиньона, - отвечала Николаева, давно решившая, что если старый вдовец, которого она ловила, женится на ней, то свадьба будет самая простая. - Я не люблю этот фаст. Сергей Иванович говорил с Дарьей Дмитриевной, шутя уверяя ее, что обычай уезжать после свадьбы распространяется потому, что новобрачным всегда бывает несколько совестно. - Брат ваш может гордиться. Она чудо как мила. Я думаю, вам завидно? - Я уже это пережил, Дарья Дмитриевна, - отвечал он, и лицо его неожиданно приняло грустное и серьезное выражение. Степан Аркадьич рассказывал свояченице свой каламбур о разводе. - Надо поправить венок, - отвечала она, не слушая его. - Как жаль, что она так подурнела, - говорила графиня Нордстон Львовой. - А все-таки он не сто'ит ее пальца. Не правда ли? - Нет, он мне очень нравится. Не оттого, что он будущий beaufrere, -отвечала Львова. - И как он хорошо себя держит! А это так трудно держать себя хорошо в этом положении - не быть смешным. А он не смешон, не натянут, он видно, что тронут. - Кажется, вы ждали этого? - Почти. Она всегда его любила. - Ну, будем смотреть, кто из них прежде станет на ковер. Я советовала Кити. - Все равно, - отвечала Львова, - мы все покорные жены, это у нас в породе. - А я так нарочно первая стала с Васильем. А вы, Долли? Долли стояла подле них, слышала их, но не отвечала. Она была растрогана. Слезы стояли у ней в глазах, и она не могла бы ничего сказать, не расплакавшись.Она радовалась на Кити и Левина; возвращаясь мыслью к своей свадьбе, она взглядывала на сияющего Степана Аркадьича, забывала все настоящее и помнила только свою первую невинную любовь. Она вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она вспомнила о них в то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.В числе этих всех невест, которые приходили ей на память, она вспомнила и свою милую Анну, подробности о предполагаемом разводе которой она недавно слышала. И она также, чистая, стояла в померанцевых цветах и вуале. А теперь что? - Ужасно странно, - проговорила она. Не одни сестры, приятельницы и родные следили за всеми подробностями священнодействия; посторонние женщины, зрительницы, с волнением, захватывающим дыхание, следили, боясь упустить каждое движение, выражение лица жениха и невесты и с досадой не отвечали и часто не слыхали речей равнодушных мужчин, делавших шутливые или посторонние замечания. - Что же так заплакана? Или поневоле идет? - Чего же поневоле за такого молодца? Князь, что ли? - А это сестра в белом атласе? Ну, слушай, как рявкнет дьякон: "Да боится своего мужа". - Чудовские? - Синодальные. - Я лакея спрашивала. Говорит, сейчас везет к себе в вотчину. Богат страсть, говорят. Затем и выдали. - Нет, парочка хороша. - А вот вы спорили, Марья Власьевна, что карналины в отлет носят. Глянь-ка у той в пюсовом, посланница, говорят, с каким подбором... Так, и опять этак. - Экая милочка невеста-то, как овечка убранная! А как ни говорите, жалко нашу сестру. Так говорилось в толпе зрительниц, успевших проскочить в двери церкви. ![]() |