На другой день Нехлюдов поехал к адвокату и сообщил ему дело Меньшовых, прося взять на себя защиту. Адвокат выслушал и сказал, что посмотрит дело, и если все так, как говорит Нехлюдов, что весьма вероятно, то он без всякого вознаграждения возьмется за защиту. Нехлюдов, между прочим, рассказал адвокату о содержимых ста тридцати человеках по недоразумению и спросил, от кого это зависит, кто виноват. Адвокат помолчал, очевидно желая ответить точно.

- Кто виноват? Никто, - сказал он решительно. - Скажите прокурору - он скажет, что виноват губернатор, скажите губернатору - он скажет, что виноват прокурор. Никто не виноват.

- Я сейчас еду к Масленникову и скажу ему.

- Ну-с, это бесполезно, - улыбаясь, возразил адвокат. - Это такая - он не родственник и не друг? - это такая, с позволения сказать, дубина и вместе с тем хитрая скотина.

Нехлюдов, вспомнив, что говорил Масленников про адвоката, ничего не ответил и, простившись, поехал к Масленникову.

Масленникова Нехлюдову нужно было просить о двух вещах: о переводе Масловой в больницу и о ста тридцати бесписьменных, безвинно содержимых в остроге. Как ни тяжело ему было просить человека, которого он не уважал, это было единственное средство достигнуть цели, и надо было пройти через это.

Подъезжая к дому Масленникова, Нехлюдов увидал у крыльца несколько экипажей: пролетки, коляски и кареты, и вспомнил, что как раз нынче был тот приемный день жены Масленникова, в который он просил его приехать. В то время как Нехлюдов подъезжал к дому, одна карета стояла у подъезда, и лакей в шляпе с кокардой и пелерине подсаживал с порога крыльца даму, подхватившую свой шлейф и открывшую черные тонкие щиколотки в туфлях. Среди стоящих уже экипажей он узнал закрытое ландо Корчагиных. Седой румяный кучер почтительно и приветливо снял шляпу, как особенно знакомому барину. Не успел Нехлюдов спросить швейцара о том, где Михаил Иванович (Масленников), как он сам показался на ковровой лестнице, провожая очень важного гостя, такого, какого он провожал уже не до площадки, а до самого низа. Очень важный военный гость этот, сходя, говорил по-французски об аллегри в пользу приютов, устраиваемых в городе, высказывая мнение, что это хорошее занятие для дам: "И им весело, и деньги собираются".

- Qu'elles s'amusent et que le bon Dieu les benisse... {Пусть веселятся и да благословит их бог... (франц.)} A, Нехлюдов, здравствуйте! Что давно вас не видно? - приветствовал он Нехлюдова. - Allez presenter vos de voirs a madame {Подите засвидетельствуйте почтение хозяйке (франц. ).}. И Корчагины тут. Et Nadine Bukshevden. Toutes les jolies femmes de la ville {И Надин Буксгевден Все городские красавицы (франц.).}, - сказал он, подставляя и несколько приподнимая свои военные плечи под подаваемую ему его же великолепным с золотыми галунами лакеем шинель. - Au revoir, mon cher! {До свиданья, дорогой мой! (франц.)} - Он пожал еще руку Масленникову.

- Ну, пойдем наверх, как я рад! - возбужденно заговорил Масленников, подхватывая под руку Нехлюдова и, несмотря на свою корпуленцию, быстро увлекая его наверх.

Масленников был в особенно радостном возбуждении, причиной которого было оказанное ему внимание важным лицом. Казалось, служа в гвардейском, близком к царской фамилии полку, Масленникову пора бы привыкнуть к общению с царской фамилией, но, видно, подлость только усиливается повторением, и всякое такое внимание приводило Масленникова в такой же восторг, в который приходит ласковая собачка после того, как хозяин погладит, потреплет, почешет ее за ушами. Она крутит хвостом, сжимается, извивается, прижимает уши и безумно носится кругами. То же самое был готов делать Масленников. Он не замечал серьезного выражения лица Нехлюдова, не слушал его и неудержимо влек его в гостиную, так что нельзя было отказаться, и Нехлюдов шел с ним.

- Дело после; что прикажешь - все сделаю, - говорил Масленников, проходя с Нехлюдовым через залу. - Доложите генеральше, что князь Нехлюдов, - на ходу сказал он лакею. Лакей иноходью, обгоняя их, двинулся вперед. - Vous n'avez qu'a ordonner {Тебе стоит только приказать (франц.).}. Но жену повидай непременно. Мне и то досталось за то, что я тот раз не привел тебя.

Лакей уже успел доложить, когда они вошли, и Анна Игнатьевна, вице-губернаторша, генеральша, как она называла себя, уже с сияющей улыбкой наклонилась к Нехлюдову из-за шляпок и голов, окружавших ее у ди вана. На другом конце гостиной у стола с чаем сидели барыни и стояли мужчины - военные и штатские, и слышался неумолкаемый треск мужских и женских голосов.

- Enfin! {Наконец! (франц.)} Что же это вы нас знать не хотите? Чем мы вас обидели?

Такими словами, предполагавшими интимность между нею и Нехлюдовым, которой никогда не было, встретила Анна Игнатьевна входящего.

- Вы знакомы? Знакомы? Мадам Белявская, Михаил Иванович Чернов. Садитесь поближе.

- Мисси, venez dons a notre table. Ou vous apportera votre the... {идите к нашему столу. Вам сюда подадут чай... (франц.)} И вы... - обратилась она к офицеру, говорившему с Мисси, очевидно забыв его имя, - пожалуйте сюда. Чаю, князь, прикажете?

- Ни за что, ни за что не соглашусь: она просто не любила, - говорил женский голос.

- А любила пирожки.

- Вечно глупые шутки, - со смехом вступилась другая дама в высокой шляпе, блестевшая шелком, золотом и камнями.

- C'est excellent {Великолепно (франц.).} - эти вафельки, и легко. Подайте еще сюда.

- Что же, скоро едете?

- Да уж нынче последний день. От этого мы и приехали.

- Такая прелестная весна, так хорошо теперь в деревне!

Мисси в шляпе и каком-то темно-полосатом платье, схватывавшем без складочки ее тонкую талию, точно как будто она родилась в этом платье, была очень красива. Она покраснела, увидав Нехлюдова.

- А я думала, что вы уехали, - сказала она ему.

- Почти уехал, - сказал Нехлюдов. - Дела задерживают. Я и сюда приехал по делу.

- Заезжайте к мама. Она очень хочет вас видеть, - сказала она и, чувствуя, что она лжет и он понимает это, покраснела еще больше.

- Едва ли успею, - мрачно отвечал Нехлюдов, стараясь сделать вид, что не заметил, как она покраснела.

Мисси сердито нахмурилась, пожала плечами и обратилась к элегантному офицеру, который подхватил у нее из рук порожнюю чашку и, цепляя саблей за кресла, мужественно перенес ее на другой стол.

- Вы должны тоже пожертвовать для приюта.

- Да я и не отказываюсь, но хочу приберечь всю свою щедрость до аллегри. Там я выкажу себя уже во всей силе.

- Ну, смотрите! - послышался явно притворно смеющийся голос.

Приемный день был блестящий, и Анна Игнатьевна была в восхищении.

- Мне Мика говорил, что вы заняты в тюрьмах. Я очень понимаю это, - говорила она Нехлюдову. - Мика (это был ее толстый муж, Масленников) может иметь другие недостатки, но вы знаете, как он добр. Все эти несчастные заключенные - его дети. Он иначе не смотрит на них. Il est d'une bonte... {Он так добр... (франц.)}

Она остановилась, не найдя слов, которые могли бы выразить bonte того ее мужа, по распоряжению которого секли людей, и тотчас же, улыбаясь, обратилась к входившей старой сморщенной старухе в лиловых бантах.

Поговорив, сколько нужно было, и так бессодержательно, как тоже нужно было, для того чтобы не нарушить приличия, Нехлюдов встал и подошел к Масленникову.

- Так, пожалуйста, можешь ты меня выслушать?

- Ах, да! Ну, что же? Пойдем сюда.

Они вошли в маленький японский кабинетик и сели у окна.