Проходя назад по широкому коридору (было время обеда, и камеры были отперты) между одетыми в светло-желтые халаты, короткие широкие штаны и коты людьми, жадно смотревшими на него, Нехлюдов испытывал странные чувства - и сострадания к тем людям, которые сидели, и ужаса и недоумения перед теми, кто посадили и держат их тут, и почему-то стыда за себя, за то, что он спокойно рассматривает это.

В одном коридоре пробежал кто-то, хлопая котами, в дверь камеры и оттуда вышли люди и стали на дороге Нехлюдову, кланяясь ему.

- Прикажите, ваше благородие, не знаю, как назвать, решить нас как-нибудь.

- Я не начальник, я ничего не знаю.

- Все равно, скажите кому, начальству, что ли, - сказал негодующий голос. - Ни в чем не виноваты, страдаем второй месяц.

- Как? Почему? - спросил Нехлюдов.

- Да вот заперли в тюрьму. Сидим второй месяц, сами не знаем за что.

- Правда, это по случаю, - сказал помощник смотрителя, - за бесписьменность взяли этих людей, и надо было отослать их в их губернию, а там острог сгорел, и губернское правление отнеслось к нам, чтобы не посылать к ним. Вот мы всех из других губерний разослали, а этих держим.

- Как, только поэтому? - спросил Нехлюдов, остановясь в дверях.

Толпа, человек сорок, все в арестантских халатах, окружила Нехлюдова и помощника. Сразу заговорило несколько голосов. Помощник остановил:

- Говорите один кто-нибудь.

Из всех выделился высокий благообразный крестьянин лет пятидесяти. Он разъяснил Нехлюдову, что они все высланы и заключены в тюрьму за то, что у них не было паспортов. Паспорта же у них были, но только просрочены недели на две. Всякий год бывали так просрочены паспорта, и ничего не взыскивали, а нынче взяли да вот второй месяц здесь держат, как преступников.

- Мы все по каменной работе, все одной артели. Говорят, в губернии острог сгорел. Так мы в этом не причинны. Сделайте божескую милость.

Нехлюдов слушал и почти не понимал того, что говорил старый благообразный человек, потому что все внимание его было поглощено большой темно-серой многоногой вошью, которая ползла между волос по щеке благообразного каменщика.

- Как же так? Неужели только за это? - говорил Нехлюдов, обращаясь к смотрителю.

- Да, начальство оплошность сделало, их бы надо послать и водворить на место жительства, - говорил помощник.

Только что смотритель кончил, как из толпы выдвинулся маленький человечек, тоже в арестантском халате, начал, странно кривя ртом, говорить о том, что их здесь мучают ни за что.

- Хуже собак... - начал он.

- Ну, ну, лишнего тоже не разговаривай, помалкивай, а то знаешь...

- Что мне знать, - отчаянно заговорил маленький человечек. - Разве мы в чем виноваты?

- Молчать! - крикнул начальник, и маленький человечек замолчал.

"Что же это такое?" - говорил себе Нехлюдов, выходя из камер, как сквозь строй прогоняемый сотней глаз выглядывавших из дверей и встречавшихся арестантов.

- Неужели действительно держат так прямо невинных людей? - проговорил Нехлюдов, когда они вышли из коридора.

- Что ж прикажете делать? Но только что и много они врут. Послушать их - все невинны, - говорил помощник смотрителя.

- Да ведь эти-то не виноваты же ни в чем.

- Эти-то, положим. Но только народ очень испорченный. Без строгости невозможно. Есть такие типы бедовые, тоже палец в рот не клади. Вот вчера двоих вынуждены были наказать.

- Как наказать? - спросил Нехлюдов.

- Розгами наказывали по предписанию...

- Да ведь телесное наказание отменено.

- Не для лишенных прав. Эти подлежат.

Нехлюдов вспомнил все, что он видел вчера, дожидаясь в сенях, и понял, что наказание происходило именно в то время, как он дожидался, и на него с особенной силой нашло то смешанное чувство любопытства, тоски, недоумения и нравственной, переходящей почти в физическую, тошноты, которое и прежде, но никогда с такой силой не охватывало его.

Не слушая помощника смотрителя и не глядя вокруг себя, он поспешно вышел из коридоров и направился в контору. Смотритель был в коридоре и, занятый другим делом, забыл вызвать Богодуховскую. Он вспомнил, что обещал вызвать ее, только тогда, когда Нехлюдов вошел в контору.

- Сейчас я пошлю за ней, а вы посидите, - сказал он.