Когда Нехлюдов приехал на вокзал, арестанты уже все сидели в вагонах за решетчатыми окнами. На платформе стояло несколько человек провожавших: их не подпускали к вагонам. Конвойные нынче были особенно озабочены. В пути от острога к вокзалу упало и умерло от удара, кроме тех двух человек, которых видел Нехлюдов, еще три человека: один был свезен, так же как первые два, в ближайшую часть, и два упали уже здесь, на вокзале { (1) В начале 80-х годов пять человек арестантов умерло в один день от солнечного удара, в то время как их переводили из Бутырского замка на вокзал Нижегородской железной дороги. (Прим. Л. Н. Толстого.)}. Озабочены конвойные были не тем, что умерло под их конвоем пять человек, которые могли бы быть живы. Это их не занимало, а занимало их только то, чтобы исполнить все то, что по закону требовалось в этих случаях: сдать куда следует мертвых и их бумаги и вещи и исключить их из счета тех, которых надо везти в Нижний, а это было очень хлопотно, особенно в такую жару. И этим-то и были заняты конвойные и потому, пока все это не было сделано, не пускали Нехлюдова и других, просивших об этом, подойти к вагонам. Нехлюдова, однако, все-таки пустили, потому что он дал денег конвойному унтер-офицеру. Унтер-офицер этот пропустил Нехлюдова и просил его только поскорее переговорить и отойти, чтобы не видал начальник. Всех вагонов было восемнадцать, и все, кроме вагона начальства, были битком набиты арестантами. Проходя мимо окон вагонов, Нехлюдов прислушивался к тому, что происходило в них. Во всех вагонах слышался звон цепей, суетня, говор, пересыпанный бессмысленным сквернословием, но нигде не говорилось, как того ожидал Нехлюдов, об упавших дорогой товарищах. Речи касались больше мешков, воды для питья и выбора места. Заглянув в окно одного из вагонов, Нехлюдов увидал в середине его, в проходе, конвойных, которые снимали с арестантов наручни. Арестанты протягивали руки, и один конвойный ключом отпирал замок на наручнях и снимал их. Другой собирал наручни. Пройдя все мужские вагоны, Нехлюдов подошел к женским. Во втором из них слышался равномерный женский стон с приговорами: "О-о-о! батюшки, о-о-о! батюшки!" Нехлюдов прошел мимо и, по указанию конвойного, подошел к окну третьего вагона. Из окна, как только Нехлюдов приблизил к нему голову, пахнуло жаром, насыщенным густым запахом человеческих испарений, и явственно послышались визгливые женские голоса. На всех лавках сидели раскрасневшиеся потные женщины в халатах и кофтах и звонко переговаривались. Приблизившееся к решетке лицо Нехлюдова обратило их внимание. Ближайшие замолкли и подвинулись к нему. Маслова в одной кофте и без косынки сидела у противоположного окна. Ближе сюда сидела белая улыбающаяся Федосья. Узнав Нехлюдова, она толкнула Маслову и рукой показала ей на окно. Маслова поспешно встала, накинула на черные волосы косынку и с оживившимся красным и потным улыбающимся лицом подошла к окну и взялась за решетку. - И жарко же, - сказала она, радостно улыбаясь. - Получили вещи? - Получила, благодарю. - Не нужно ли чего? - спросил Нехлюдов, чувствуя, как, точно из каменки, несет жаром из раскаленного вагона. - Ничего не нужно, благодарю. - Напиться бы, - сказала Федосья. - Да, напиться бы, - повторила Маслова. - Да разве у вас нет воды? - Ставят, да всю выпили. - Сейчас, - сказал Нехлюдов, - я попрошу конвойного. Теперь до Нижнего не увидимся. - А вы разве едете? - как будто не зная этого, сказала Маслова, радостно взглянув на Нехлюдова. - Еду с следующим поездом. Маслова ничего не сказала и только через несколько секунд глубоко вздохнула. - Что ж это, барин, правда, что двенадцать человек арестантов уморили до смерти? - сказала грубым мужицким голосом старая суровая арестантка. Это была Кораблева. - Я не слышал, что двенадцать. Я видел двух, - сказал Нехлюдов. - Сказывают, двенадцать, Ужли ж им ничего за это не будет? То-то дьяволы! - А из женщин никто не заболел? - спросил Нехлюдов. - Бабы тверже, - смеясь, сказала другая низенькая арестантка, - только вот одна рожать вздумала. Вот заливается, - сказала она, указывая на соседний вагон, из которого слышались все те же стоны. - Вы говорите, не надо ли чего, - сказала Маслова, стараясь удержать губы от радостной улыбки, - нельзя ли эту женщину оставить, а то мучается. Вот бы сказали начальству. - Да, я скажу. - Да вот еще нельзя ли ей Тараса, мужа своего, повидать, - прибавила она, глазами указывая на улыбающуюся Федосью. - Ведь он с вами едет. - Господин, нельзя разговаривать, - послышался голос конвойного унтер-офицера. Это был не тот, который пустил Нехлюдова. Нехлюдов отошел и пошел искать начальника, чтоб просить его о рожающей женщине и о Тарасе, но долго не мог найти его и добиться ответа от конвойных. Они были в большой суете: одни вели куда-то какого-то арестанта, другие бегали закупать себе провизию и размещали свои вещи по вагонам, третьи прислуживали даме, ехавшей с конвойным офицером, и неохотно отвечали на вопросы Нехлюдова. Нехлюдов увидал конвойного офицера уже после второго звонка. Офицер, обтирая своей короткой рукой закрывавшие ему рот усы и подняв плечи, выговаривал за что-то фельдфебелю. - Вам что, собственно, надо? - спросил он Нехлюдова. - У вас женщина рожает в вагоне, так я думал, надо бы... - Ну и пускай рожает. Тогда видно будет, - сказал конвойный, проходя в свой вагон и бойко размахивая своими короткими руками. В это время прошел кондуктор с свистком в руке; послышался последний звонок, свисток, и среди провожавших на платформе и в женском вагоне послышался плач и причитанья. Нехлюдов стоял рядом с Тарасом на платформе и смотрел, как один за другим тянулись мимо него вагоны с решетчатыми окнами и виднеющимися из них бритыми головами мужчин. Потом поравнялся первый женский вагон, в окне которого видны были головы простоволосых и в косынках женщин; потом второй вагон, в котором слышался все тот же стон женщины, потом вагон, в котором была Маслова. Она вместе с другими стояла у окна и смотрела на Нехлюдова и жалостно улыбалась ему. ![]() |