Подъехав к части мимо пожарного часового, пролетка с арестантом въехала во двор полицейской части и остановилась у одного из подъездов. На дворе пожарные, засучив рукава, громко разговаривая и смеясь, мыли какие-то дроги. Как только пролетка остановилась, несколько городовых окружили ее и подхватили безжизненное тело арестанта под мышки и ноги и сняли его с пищавшей под ними пролетки. Привезший арестанта городовой, сойдя с пролетки, помахал закоченевшей рукой, снял фуражку и перекрестился. Мертвого же понесли в дверь и вверх по лестнице. Нехлюдов пошел за ним. В небольшой грязной комнате, куда внесли мертвого, было четыре койки. На двух сидели в халатах два больных, один косоротый с обвязанной шеей, другой чахоточный. Две койки были свободны. На одну из них положили арестанта. Маленький человечек с блестящими глазами и беспрестанно двигающимися бровями, в одном белье и чулках, быстрыми, мягкими шагами подошел к принесенному арестанту, посмотрел на него, потом на Нехлюдова и громко расхохотался. Это был содержавшийся в приемном покое сумасшедший. - Хотят испугать меня, - заговорил он. - Только нет - не удастся. Вслед за городовыми, внесшими мертвого, вошли околоточный и фельдшер. Фельдшер, подойдя к мертвому, потрогал желтоватую, покрытую веснушками, еще мягкую, но уже мертвенно-бледную руку арестанта, подержал ее, потом пустил. Она безжизненно упала на живот мертвеца. - Готов, - сказал фельдшер, мотнув головой, но, очевидно для порядка, раскрыл мокрую суровую рубаху мертвеца и, откинув от уха свои курчавые волосы, приложился к желтоватой неподвижной высокой груди арестанта. Все молчали. Фельдшер приподнялся, еще качнул головой и потрогал пальцем сначала одно, потом другое веко над открытыми голубыми остановившимися глазами. - Не испугаете, не испугаете, - говорил сумасшедший, все время плюя по направлению фельдшера. - Что ж? - спросил околоточный. - Что ж? - повторил фельдшер. - В мертвецкую убрать надо. - Смотрите, верно ли? - спросил околоточный. - Пора знать, - сказал фельдшер, для чего-то закрывая раскрытую грудь мертвеца. - Да я пошлю за Матвей Иванычем, пускай посмотрит. Петров, сходи, - сказал фельдшер и отошел от мертвеца. - Снести в мертвецкую, - сказал околоточный. - А ты тогда приходи в канцелярию, - распишешься, - прибавил он конвойному, который все время не отставал от арестанта. - Слушаю, - отвечал конвойный. Городовые подняли мертвеца и понесли опять вниз по лестнице. Нехлюдов хотел идти за ними, но сумасшедший задержал его. - Вы ведь не в заговоре, так дайте папиросочку, - сказал он. Нехлюдов достал папиросочницу и дал ему. Сумасшедший, водя бровями, стал, очень быстро говоря, рассказывать, как его мучают внушениями. - Ведь они все против меня и через своих медиумов мучают, терзают меня... - Извините меня, - сказал Нехлюдов и, не дослушав его, вышел на двор, желая узнать, куда отнесут мертвого. Городовые с своей ношей уже прошли весь двор и входили в подъезд подвала. Нехлюдов хотел подойти к ним, но околоточный остановил его. - Вам что нужно? - Ничего, - отвечал Нехлюдов... - Ничего, так и ступайте. Нехлюдов покорился и пошел к своему извозчику. Извозчик его дремал. Нехлюдов разбудил его и поехал опять к вокзалу. Не отъехал он и ста шагов, как ему встретилась сопутствуемая опять конвойным с ружьем ломовая телега, на которой лежал другой, очевидно уже умерший арестант. Арестант лежал на спине на телеге, и бритая голова его с черной бородкой, покрытая блинообразной шапкой, съехавшей на лицо до носа, тряслась и билась при каждом толчке телеги. Ломовой извозчик в толстых сапогах правил лошадью, идя рядом. Сзади шел городовой. Нехлюдов тронул за плечо своего извозчика. - Что делают! - сказал извозчик, останавливая лошадь. Нехлюдов слез с пролетки и вслед за ломовым, опять мимо пожарного часового, вошел на двор участка. На дворе теперь пожарные уже кончили мыть дроги, и на их месте стоял высокий костлявый брандмайор с синим околышем и, заложив руки в карманы, строго смотрел на буланого с наеденной шеей жеребца, которого пожарный водил перед ним. Жеребец припадал на переднюю ногу, и брандмайор сердито говорил что-то стоявшему тут же ветеринару. Околоточный стоял тут же. Увидав другого мертвеца, он подошел к ломовому. - Где подняли? - спросил он, неодобрительно покачав головой. - На Старой Горбатовской, - отвечал городовой. - Арестант? - спросил брандмайор, - Так точно. - Второй нынче, - сказал околоточный. - Ну, порядки! Да и жара же, - сказал брандмайор и, обратившись к пожарному, уводившему хромого буланого, крикнул: - В угловой денник поставь! Я тебя, сукина сына, научу, как лошадей калечить, какие дороже тебя, шельмы, стоят. Мертвеца, так же как и первого, подняли с телеги городовые и понесли в приемный покой. Нехлюдов, как загипнотизированный, пошел за ними. - Вам чего? - спросил его один городовой. Он, не отвечая, шел туда, куда они несли мертвеца. Сумасшедший, сидя на койке, жадно курил папиросу, которую ему дал Нехлюдов. - А, вернулись! - сказал он и расхохотался. Увидав мертвеца, он поморщился. - Опять, - сказал он. - Надоели, ведь не мальчик я, правда? - вопросительно улыбаясь, обратился он к Нехлюдову. Нехлюдов между тем смотрел на мертвеца, которого теперь никто не заслонял более и лицо которого, прежде скрытое шапкой, было все видно. Как тот арестант был безобразен, так этот был необыкновенно красив и лицом и всем телом. Это был человек в полном расцвете сил. Несмотря на изуродованную бритьем половину головы, невысокий крутой лоб с возвышениями над черными, теперь безжизненными глазами был очень красив, так же как и небольшой с горбинкой нос над тонкими черными усами. Синеющие теперь губы были сложены в улыбку; небольшая бородка только окаймляла нижнюю часть лица, и на бритой стороне черепа было видно небольшое крепкое и красивое ухо. Выражение лица было и спокойное, и строгое, и доброе. Не говоря уже о том, что по лицу этому видно было, какие возможности духовной жизни были погублены в этом человеке, - по тонким костям рук и скованных ног и по сильным мышцам всех пропорциональных членов видно было, какое это было прекрасное, сильное, ловкое человеческое животное, как животное, в своем роде гораздо более совершенное, чем тот буланый жеребец, за порчу которого так сердился брандмайор. А между тем его заморили, и не только никто не жалел его как человека, - никто не жалел его как напрасно погубленное рабочее животное. Единственное чувство, вызываемое во всех людях его смертью, было чувство досады за хлопоты, которые доставляла необходимость устранить это угрожающее разложением тело. В приемный покой вошли доктор с фельдшером и частный. Доктор был плотный коренастый человек в чесучовом пиджаке и таких же узких, обтягивавших ему мускулистые ляжки панталонах. Частный был маленький толстяк с шарообразным красным лицом, которое делалось еще круглее от его привычки набирать в щеки воздух и медленно выпускать его. Доктор подсел на койку к мертвецу, так же как и фельдшер, потрогал руки, послушал сердце и встал, обдергивая панталоны. - Мертвее не бывают, - сказал он. Частный набрал полный рот воздуха и медленно выпустил его. - Из какого замка? - обратился он к конвойному. Конвойный ответил и напомнил о кандалах, которые были на умершем. - Прикажу снять; слава богу, кузнецы есть, - сказал частный и, опять раздув щеки, пошел к двери, медленно выпуская воздух. - Отчего же это так? - обратился Нехлюдов к доктору. Доктор посмотрел на него через очки. - Что отчего так? Что помирают от солнечного удара? А так, сидя без движения, без света всю зиму, и вдруг на солнце, да в такой день, как нынче, да идут толпою, притока воздуха нет. Вот и удар. - Так зачем же их посылают? - А это вы их спросите. Да вы, собственно, кто? - Я посторонний. - А-а!.. Мое почтение, мне некогда, - сказал доктор и, с досадой отдернув вниз панталоны, направился к койкам больных. - Ну, твои дела как? - обратился он к косоротому бледному человеку с обвязанной шеей. Сумасшедший между тем сидел на своей койке и, перестав курить, плевал по направлению доктора. Нехлюдов сошел вниз на двор и мимо пожарных лошадей, и кур, и часового в медном шлеме прошел в ворота, сел на своего опять заснувшего извозчика и поехал на вокзал. ![]() |