Окончив свою речь, председатель обратился к подсудимым. - Симон Картинкин, встаньте, - сказал он. Симон нервно вскочил. Мускулы щек зашевелились еще быстрее. - Ваше имя? - Симон Петров Картинкин, - быстро проговорил он трескучим голосом, очевидно вперед приготовившись к ответу. - Ваше звание? - Крестьяне. - Какой губернии, уезда? - Тульской губернии, Крапивенского уезда, волости Купянской, села Борки. - Сколько вам лет? - Тридцать четвертый, рожден в тысяча восемьсот... - Веры какой? - Веры мы русской, православной. - Женат? - Никак нет-с. - Чем занимаетесь? - Занимались мы по коридору в гостинице "Мавритания". - Судились когда прежде? - Никогда не сужден, потому как мы жили прежде... - Не судились прежде? - Помилуй бог, никогда. - Копию с обвинительного акта получили? - Получили. - Садитесь. Евфимия Иванова Бочкова, - обратился председатель к следующей подсудимой. Но Симон продолжал стоять и заслонял Бочкову. - Картинкин, сядьте. Картиикин все стоял, - Картинкин, сядьте! Но Картинкин все стоял и сел только тогда, когда подбежавший пристав, склонив голову набок и неестественно раскрывая глаза, трагическим шепотом проговорил: "Сидеть, сидеть!" Картинкин сел так же быстро, как он встал, и, запахнувшись халатом, стал опять беззвучно шевелить щеками. - Ваше имя? - со вздохом усталости обратился председатель ко второй подсудимой, не глядя на нее и о чем-то справляясь в лежащей перед ним бумаге. Дело было настолько привычное для председателя, что для убыстрения хода дел он мог делать два дела разом. Бочковой было сорок три года, звание - коломенская мещанка, занятие - коридорная в той же гостинице "Мавритания". Под судом и следствием не была, копию с обвинительного акта получила. Ответы свои выговаривала Бочкова чрезвычайно смело и с такими интонациями, точно она к каждому ответу приговаривала: "Да, Евфимия, и Бочкова, копию получила, и горжусь этим, и смеяться никому не позволю". Бочкова, не дожидаясь того, чтобы ей сказали сесть, тотчас же села, как только кончились вопросы. - Ваше имя? - обратился женолюбивый председатель как-то особенно приветливо к третьей подсудимой. - Надо встать, - прибавил он мягко и ласково, заметив, что Маслова сидела. Маслова быстрым движением встала и с выражением готовности, выставляя свою высокую грудь, не отвечая, глядела прямо в лицо председателя своими улыбающимися и немного косящими черными глазами. - Звать как?, - Любовью, - проговорила она быстро. Нехлюдов между тем, надев pince-nez, глядел на подсудимых по мере того, как их допрашивали. "Да не может быть, - думал он, не спуская глаз с лица подсудимой, - но как же Любовь?" - думал он, услыхав ее ответ. Председатель хотел спрашивать дальше, но член в очках, что-то сердито прошептав, остановил его. Председатель сделал головой знак согласия и обратился к подсудимой. - Как Любовью? - сказал он. - Вы записаны иначе. Подсудимая молчала. - Я вас спрашиваю, как ваше настоящее имя. - Крещена как? - спросил сердитый член. - Прежде звали Катериной. "Да не может быть", - продолжал себе говорить Нехлюдов, и между тем он уже без всякого сомнения знал, что это была она, та самая девушка, воспитанница-горничная, в которую он одно время был влюблен, именно влюблен, а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил и о которой потом никогда не вспоминал, потому что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало, что он, столь гордый своей порядочностью, не только не порядочно, но прямо подло поступил с этой женщиной. Да, это была она. Он видел теперь ясно ту исключительную, таинственную особенность, которая отделяет каждое лицо от другого, делает его особенным, единственным, неповторяемым. Несмотря на неестественную белизну и полноту лица, особенность эта, милая, исключительная особенность, была в этом лице, в губах, в немного косивших глазах и, главное, в этом наивном, улыбающемся взгляде и в выражении готовности не только в лице, но и во всей фигуре. - Вы так и должны были сказать, - опять-таки особенно мягко сказал председатель. - Отчество как? - Я - незаконная, - проговорила Маслова. - Все-таки по крестному отцу как звали? - Михайловой. "И что могла она сделать?" - продолжал думать между тем Нехлюдов, с трудом переводя дыхание. - Фамилия, прозвище ваше как? - продолжал председатель. - Писали по матери Масловой. - Звание? - Мещанка. - Веры православной? - Православной. - Занятие? Чем занимались? Маслова молчала. - Чем занимались? - повторил председатель. - В заведении была, - сказала она. - В каком заведении? - строго спросил член в очках. - Вы сами знаете, в каком, - сказала Маслова, улыбнулась и тотчас же, быстро оглянувшись, опять прямо уставилась на председателя. Что-то было такое необыкновенное в выражении лица и страшное и жалкое в значении сказанных ею слов, в этой улыбке и в том быстром взгляде, которым она окинула при этом залу, что председатель потупился, и в зале на минуту установилась совершенная тишина. Тишина была прервана чьим-то смехом из публики. Кто-то зашикал. Председатель поднял голову и продолжал вопросы: - Под судом и следствием не были? - Не была, - тихо проговорила Маслова, вздыхая. - Копию с обвинительного акта получили? - Получила. - Сядьте, - сказал председатель. Подсудимая подняла юбку сзади тем движением, которым нарядные женщины оправляют шлейф, и села, сложив белые небольшие руки в рукавах халата, не спуская глаз с председателя. Началось перечисление свидетелей, удаление свидетелей, решение об эксперте-докторе и приглашение его в залу заседания. Потом встал секретарь и начал читать обвинительный акт. Читал он внятно и громко, но так быстро, что голос его, неправильно выговаривавший л и р, сливался в один неперестающии, усыпительный гул. Судьи облокачивались то на одну, то на другую ручку кресел, то на стол, то на спинку, то закрывали глаза, то открывали их и перешептывались. Один жандарм несколько раз удерживал начинающуюся судорогу зевоты. Из подсудимых Картинкин не переставая шевелил щеками. Бочкова сидела совершенно спокойно и прямо, изредка почесывая пальцем под косынкой голову. Маслова то сидела неподвижно, слушая чтеца и смотря на него, то вздрагивала и как бы хотела возражать, краснела и потом тяжело вздыхала, переменяла положение рук, оглядывалась и опять уставлялась на чтеца. Нехлюдов сидел в первом ряду на своем высоком стуле, вторым от края, и, снимая pince-nez, смотрел на Маслову, и в душе его шла сложная и мучительная работа. ![]() |