- Ну-с, je suis a vous {я к твоим услугам (франц.).}. Хочешь курить? Только постой, как бы нам тут не напортить, - сказал он и принес пепельницу. - Ну-с?

- У меня к тебе два дела.

- Вот как.

Лицо Масленникова сделалось мрачно и уныло. Все следы того возбуждения собачки, у которой хозяин почесал за ушами, исчезли совершенно. Из гостиной доносились голоса. Один женский говорил: "Jamais, jamais je ne croirais" {Никогда, никогда не поверю (франц.).}, a другой, с другого конца, мужской, что-то рассказывал, все повторяя: "La comtesse Voronzoff и Victor Apraksine" {Графиня Воронцова и Виктор Апраксин (франц.).}. С третьей стороны слышался только гул голосов и смех. Масленников прислушивался к тому, что происходило в гостиной, слушал и Нехлюдова.

- Я опять о той же женщине, - сказал Нехлюдов.

- Да, невинно осужденная. Знаю, знаю.

- Я просил бы перевести ее в служанки в больницу. Мне говорили, что это можно сделать.

Масленников сжал губы и задумался.

- Едва ли можно, - сказал он. - Впрочем, я посоветуюсь и завтра телеграфирую тебе.

- Мне говорили, что там много больных и нужны помощницы.

- Ну да, ну да. Так, во всяком случае, дам тебе знать.

- Пожалуйста, - сказал Нехлюдов.

Из гостиной раздался общий и даже натуральный смех.

- Это все Виктор, - сказал Масленников, улыбаясь, - он удивительно остер, когда в ударе.

- А еще, - сказал Нехлюдов, - сейчас в остроге сидят сто тридцать человек только за то, что у них просрочены паспорта. Их держат месяц здесь.

И он рассказал причины, по которым их держат.

- Как же ты узнал про это? - спросил Масленников, и на лице его вдруг выразилось беспокойство и недовольство.

- Я ходил к подсудимому, и меня в коридоре обступили эти люди и просили...

- К какому подсудимому ты ходил?

- Крестьянин, который невинно обвиняется и к которому я пригласил защитника. Но не в этом дело.

Неужели эти люди, ни в чем не виноватые, содержатся в тюрьме только за то, что у Них просрочены паспорты и...

- Это дело прокурора, - с досадой перебил Масленников Нехлюдова. - Вот ты говоришь: суд скорый и правый. Обязанность товарища прокурора - посещать острог и узнавать, законно ли содержатся заключенные. Они ничего не делают: играют в винт.

- Так ты ничего не можешь сделать? - мрачно сказал Нехлюдов, вспоминая слова адвоката о том, что губернатор будет сваливать на прокурора.

- Нет, я сделаю. Я справлюсь сейчас.

- Для нее же хуже. C'est un souffre-douleur {Это страдалица (франц.).}, - слышался из гостиной голос женщины, очевидно совершенно равнодушной к тому, что она говорила.

- Тем лучше, я и эту возьму, - слышался с другой стороны игривый голос мужчины и игривый смех женщины, что-то не дававшей ему.

- Нет, нет, ни за что, - говорил женский голос.

- Так вот, я сделаю все, - повторил Масленников, туша папироску своей белой рукой с бирюзовым перстнем, - а теперь пойдем к дамам.

- Да, еще вот что, - сказал Нехлюдов, не входя в гостиную и останавливаясь у двери. - Мне говорили, что вчера в тюрьме наказывали телесно людей. Правда ли это?

Масленников покраснел.

- Ах, ты об этом? Нет, mon cher, решительно тебя не надо пускать, тебе до всего дело. Пойдем, пойдем, Annette зовет нас, - сказал он, подхватывая его под руку и выказывая опять такое же возбуждение, как и после внимания важного лица, но только теперь уже не радостное, а тревожное.

Нехлюдов вырвал свою руку из его и, никому не кланяясь и ничего не говоря, с мрачным видом прошел через гостиную, залу и мимо выскочивших лакеев в переднюю и на улицу.

- Что с ним? Что ты ему сделал? - спросила Annette у мужа.

- Это a la francaise {по-французски (франц.),}, - сказал кто-то.

- Какой это a la francaise, это a la zoulou {по-зулусски (франц.).}.

- Ну, да он всегда был такой.

Кто-то поднялся, кто-то приехал, и щебетанья пошли своим чередом: общество пользовалось эпизодом Нехлюдова как удобным предметом разговора нынешнего jour fixe'a.

На другой день после посещения Масленникова Нехлюдов получил от него на толстой глянцевитой с гербом и печатями бумаге письмо великолепным твердым почерком о том, что он написал о переводе Масловой в больницу врачу и что, по всей вероятности, желание его будет исполнено. Было подписано: "Любящий тебя старый товарищ", и под подписью "Масленников" был сделан удивительно искусный, большой и твердый росчерк.

- Дурак! - не мог удержаться не сказать Нехлюдов, особенно за то, что в этом слове "товарищ" он чувствовал, что Масленников снисходил до него, то есть, несмотря на то, что исполнял самую нравственно грязную и постыдную должность, считал себя очень важным человеком и думал если не польстить, то показать, что он все-таки не слишком гордится своим величием, называя себя его товарищем.