Нехлюдову было легче с мальчиками, чем с большими, и он дорогой разговорился с ними. Маленький в розовой рубашке перестал смеяться и говорил так же умно и обстоятельно, как и старший. - Ну, а кто у вас самый бедный? - спросил Нехлюдов. - Кто бедный? Михаила бедный, Семен Макаров, еще Марфа дюже бедная. - А Анисья - та еще бедней. У Анисьи и коровы нет - побираются, - сказал маленький Федька. - У ней коровы нет, да зато их всего трое, а Марфа сама пята, - возражал старший мальчик. - Все-таки та вдова, - отстаивал розовый мальчик Анисью. - Ты говоришь, Анисья вдова, а Марфа все равно что вдова, - продолжал старший мальчик. - Все равно - мужа нет. - Где же муж? - спросил Нехлюдов. - В остроге вшей кормит, - употребляя обычное выражение, сказал старший мальчик. - Летось в господском лесу две березки срезал, его и посадили, - поторопился сказать маленький розовый мальчик. - Теперь шестой месяц сидит, а баба побирается, трое ребят да старуха убогая, - обстоятельно говорил он. - Где она живет? - сказал Нехлюдов. - А вот этот самый двор, - сказал мальчик, указывая на дом, против которого крошечный белоголовый ребенок, насилу державшийся на кривых, выгнутых наружу в коленях ногах, качаясь, стоял на самой тропинке, по которой шел Нехлюдов. - Васька, куда, постреленок, убежал? - закричала выбежавшая из избы в грязной, серой, как бы засыпанной золой рубахе баба и с испуганным лицом бросилась вперед Нехлюдова, подхватила ребенка и унесла в избу, точно она боялась, что Нехлюдов сделает что-нибудь над ее дитей. Это была та самая женщина, муж которой за березки из леса Нехлюдова сидел в остроге. - Ну, а Матрена - эта бедная? - спросил Нехлюдов, когда они уже подходили к избушке Матрены. - Какая она бедная: она вином торгует, - решительно ответил розовый худенький мальчик. Дойдя до избушки Матрены, Нехлюдов отпустил мальчиков и вошел в сени и потом в избу. Хатка старухи Матрены была шести аршин, так что на кровати, которая была за печью, нельзя было вытянуться большому человеку. "На этой самой кровати, - подумал он, - рожала и болела потом Катюша". Почти вся хата была занята станом, который, в то время как вошел Нехлюдов, стукнувшись головой в низкую дверь, старуха только что улаживала с своей старшей внучкой. Еще двое внучат вслед за барином стремглав вбежали в избу и остановились за ним в дверях, ухватившись за притолки руками. - Кого надо? - сердито спросила старуха, находившаяся в дурном расположении духа от неладившегося стана. Кроме того, тайно торгуя вином, она боялась всяких незнакомых людей. - Я помещик. Мне поговорить хотелось бы с вами. Старуха помолчала, пристально вглядываясь, потом вдруг вся преобразилась. - Ах ты, касатик, а я-то, дура, не вознала: я думаю, какой прохожий, - притворно ласковым голосом заговорила она. - Ах ты, сокол ты мой ясный... - Как бы поговорить без народа, - сказал Нехлюдов, глядя на отворенную дверь, в которой стояли ребята, а за ребятами худая женщина с исчахшим, но все улыбавшимся, от болезни бледным ребеночком в скуфеечке из лоскутиков. - Чего не видали, я вам дам, подай-ка мне сюда костыль! - крикнула старуха на стоявших в двери. - Затвори, что ли! Ребята отошли, баба с ребенком затворила дверь. - Я-то думаю: кто пришел? А это сам барин, золотой ты мой, красавчик ненаглядный! - говорила старуха. - Куда зашел, не побрезговал. Ах ты, брильянтовый! Сюда садись, ваше сиятельство, вот сюда на коник, - говорила она, вытирая коник занавеской. - А я думаю, какой черт лезет, ан это сам ваше сиятельство, барин хороший, благодетель, кормилец наш. Прости ты меня, старую дуру, - слепа стала. Нехлюдов сел, старуха стала перед ним, подперла правой рукой щеку, подхватив левой рукой острый локоть правой, и заговорила певучим голосом: - И старый же ты стал, ваше сиятельство; то как репей хороший был, а теперь что! Тоже забота, видно. - Я вот что пришел спросить: помнишь ли ты Катюшу Маслову? - Катерину-то? Как же не помнить - она мне племенница... Как не помнить; и слез-то, слез я по ней пролила. Ведь я все знаю. Кто, батюшка, богу не грешен, царю не виноват? Дело молодое, тоже чай-кофей пили, ну и попутал нечистый, ведь он силен тоже. Что ж делать! Кабы ты ее бросил, а ты как ее наградил: сто рублей отвалил. А она что сделала. Не могла в разум взять. Кабы она меня слушала, она бы жить могла. Да хоть и племенница мне, а прямо скажу - девка непутевая. Я ведь ее после к какому месту хорошему приставила: не хотела покориться, обругала барина. Разве нам можно господ ругать? Ну, ее и разочли. А потом опять же у лесничего жить можно было, да вот не захотела. - Я спросить хотел про ребенка. Ведь она у вас родила? Где ребенок? - Ребеночка, батюшка мой, я тогда хорошо обдумала. Она дюже трудна была, не чаяла ей подняться. Я и окрестила мальчика, как должно, и в воспитательный представила. Ну, ангельскую душку что ж томить, когда мать помирает. Другие так делают, что оставят младенца, не кормят, - он и сгаснет; но я думаю: что ж так, лучше потружусь, пошлю в воспитательный. Деньги были, ну и свезли. - А номер был? - Номер был, да помер он тогда же. Она сказывала: как привезли, а он и кончился. - Кто она? - А самая, эта женщина, в Скородном жила. Она этим займалася. Маланьей звали, померла она теперь. Умная была женщина, - ведь она как делала! Бывало, принесут ей ребеночка, она возьмет и держит его у себя в доме, прикармливает. И прикармливает, батюшка ты мой, пока на отправку соберет. А как соберет троих или четверых, сразу и везет. Так у ней было умно изделано: такая люлька большая, вроде двуспальная, и туда и сюда класть. И ручка приделана. Вот она их положит четверых, головками врозь, чтоб не бились, ножками вместе, так и везет сразу четверых. Сосочки им в ротики посует, они и молчат, сердечные. - Ну, так что же? - Ну, так и Катерининого ребенка повезла. Да, никак, недели две у себя держала. Он и зачиврел у ней еще дома. - А хороший был ребенок? - спросил Нехлюдов. - Такой ребеночек, что надо было лучше, да некуда. Как есть в тебя, - прибавила старуха, подмигивая старым глазом. - Отчего же он ослабел? Верно, дурно кормили? - Какой уж корм! Только пример один. Известное дело, не свое детище. Абы довезть живым. Сказывала, довезла только до Москвы, так в ту же пору и сгас. Она и свидетельство привезла, - все как должно. Умная женщина была. Только и мог узнать Нехлюдов о своем ребенке. ![]() |