На другой день, только что Нехлюдов оделся и собирался спуститься вниз, как лакей принес ему карточку московского адвоката. Адвокат приехал по своим делам и вместе с тем для того, чтобы присутствовать при разборе дела Масловой в сенате, если оно скоро будет слушаться. Телеграмма, посланная Нехлюдовым, разъехалась с ним. Узнав от Нехлюдова, когда будет слушаться дело Масловой и кто сенаторы, он улыбнулся.

- Как раз все три типа сенаторов, - сказал он. - Вольф - это петербургский чиновник, Сковородников - это ученый юрист, и Бе - это практический юрист, а потому более всех живой, - сказал адвокат. - На него больше всего надежды. Ну, а что же в комиссии прошений?

- Да вот нынче поеду к барону Воробьеву, вчера не мог добиться аудиенции.

- Вы знаете, отчего барон - Воробьев? - сказал адвокат, отвечая на несколько комическую интонацию, с которой Нехлюдов произнес этот иностранный титул в соединении с такой русской фамилией. - Это Павел за что-то наградил его дедушку, - кажется, камер-лакея, - этим титулом. Чем-то очень угодил ему. Сделать его бароном, моему нраву не препятствуй. Так и пошел: барон Воробьев. И очень гордится этим. А большой пройдоха.

- Так вот к нему еду, - сказал Нехлюдов.

- Ну, и прекрасно, поедемте вместе. Я вас довезу.

Перед тем как уехать, уже в передней Нехлюдова встретил лакей с запиской к нему от Mariette:

"Pour vous faire plaisir, j'ai agi tout a fait contre mes principes, et j'ai intercede aupres de mon mari pour votre protegee. Il se trouve que cette personne peut etre relachee immediatement. Mon mari a ecrit au commandant. Venez donc бескорыстно. Je vous attend {Чтобы доставить вам удовольствие, я поступила совершенно против своих правил и ходатайствовала перед мужем за вашу протеже. Оказывается, эта особа может быть освобождена немедленно. Муж написал коменданту. Итак, приезжайте... Жду вас (франц.).}. M.".

- Каково? - сказал Нехлюдов адвокату. - Ведь это ужасно! Женщина, которую они держат семь месяцев в одиночном заключении, оказывается ни в чем не виновата, и, чтобы ее выпустить, надо было сказать только слово.

- Это всегда так. Ну, да по крайней мере вы достигли желаемого.

- Да, но этот успех огорчает меня. Стало быть, что же там делается? Зачем же они держали ее?

- Ну, да это лучше не апрофондировать. Так я вас довезу, - сказал адвокат, когда они вышли на крыльцо, и прекрасная извозчичья карета, взятая адвокатом, подъехала к крыльцу. - Вам ведь к барону Воробьеву?

Адвокат сказал кучеру, куда ехать, и добрые лошади скоро подвезли Нехлюдова к дому, занимаемому бароном. Барон был дома. В первой комнате был молодой чиновник в вицмундире, с чрезвычайно длинной шеей и выпуклым кадыком и необыкновенно легкой походкой, и две дамы.

- Ваша фамилия? - спросил молодой чиновник с кадыком, необыкновенно легко и грациозно переходя от дам к Нехлюдову.

Нехлюдов назвался.

- Барон говорил про вас. Сейчас!

Молодой чиновник прошел в затворенную дверь и вывел оттуда заплаканную даму в трауре. Дама опускала костлявыми пальцами запутавшийся вуаль, чтобы скрыть слезы.

- Пожалуйте, - обратился молодой чиновник к Нехлюдову, легким шагом подходя к двери кабинета, отворяя ее и останавливаясь в ней.

Войдя в кабинет, Нехлюдов очутился перед среднего роста коренастым, коротко остриженным человеком в сюртуке, который сидел в кресле у большого письменного стола и весело смотрел перед собой. Особенно заметное своим красным румянцем среди белых усов и бороды добродушное лицо сложилось в ласковую улыбку при виде Нехлюдова.

- Очень рад вас видеть, мы были старые знакомые и друзья с вашей матушкой. Видал вас мальчиком и офицером потом. Ну, садитесь, расскажите, чем могу вам служить. Да, да, - говорил он, покачивая стриженой седой головой, в то время как Нехлюдов рассказывал историю Федосьи. - Говорите, говорите, я все понял; да, да, это в самом деле трогательно. Что же, вы подали прошение?

- Я приготовил прошение, - сказал Нехлюдов, доставая его из кармана. - Но я хотел просить вас, надеялся, что на это дело обратят особое внимание.

- И прекрасно сделали. Я непременно сам доложу, - сказал барон, совсем непохоже выражая сострадание на своем веселом лице. - Очень трогательно. Очевидно, она была ребенок, муж грубо обошелся с нею, это оттолкнуло ее, и потом пришло время, они полюбили... Да, я доложу.

- Граф Иван Михайлович говорил, что он хотел просить императрицу.

Не успел Нехлюдов сказать этих слов, как выражение лица барона изменилось.

- Впрочем, вы подайте прошение в канцелярию, и я сделаю, что могу, - сказал он Нехлюдову.

В это время в комнату вошел молодой чиновник, очевидно щеголявший своей походкой.

- Дама эта просит еще сказать два слова.

- Ну, позовите. Ах, mon cher, сколько тут слез перевидаешь, если бы только можно все их утереть! Делаешь, что можешь.

Дама вошла.

- Я забыла просить о том, чтобы не допустить его отдать дочь, а то он на все...

- Да ведь я сказал, что сделаю.

- Барон, ради бога, вы спасете мать.

Она схватила его руку и стала целовать.

- Все будет сделано.

Когда дама вышла, Нехлюдов тоже стал откланиваться.

- Сделаем, что можем. Снесемся с министерством юстиции. Они ответят нам, и тогда мы сделаем, что можно.

Нехлюдов вышел и прошел в канцелярию. Опять, как в сенате, он нашел в великолепном помещении великолепных чиновников, чистых, учтивых, корректных от одежды до разговоров, отчетливых и строгих.

"Как их много, как ужасно их много, и какие они сытые, какие у них чистые рубашки, руки, как хорошо начищены у всех сапоги, и кто это все делает? И как им всем хорошо в сравнении не только с острожными, но и с деревенскими", - опять невольно думал Нехлюдов.