В соседней камере послышались голоса начальства. Все затихло, и вслед за этим вошел старшой с двумя конвойными. Это была поверка. Старшой счел всех, указывая на каждого пальцем. Когда дошла очередь до Нехлюдова, он добродушно-фамильярно сказал ему: - Теперь, князь, уж нельзя оставаться после поверки. Надо уходить. Нехлюдов, зная, что это значит, подошел к нему и сунул ему приготовленные три рубля. - Ну, что же с вами делать! Посидите еще. Старшой хотел уходить, когда вошел другой унтер-офицер и вслед за ним высокий, худой арестант с подбитым глазом и редкой бородкой. - Я насчет девчонки, - сказал арестант. - А вот и батя пришел, - послышался вдруг звонкий детский голосок, и беловолосая головка поднялась из-за Ранцевой, которая вместе с Марьей Павловной и Катюшей шила девочке новую одежду из пожертвованной Ранцевой юбки. - Я, дочка, я, - ласково сказал Бузовкин. - Ей тут хорошо, - сказала Марья Павловна, с страданием вглядываясь в разбитое лицо Бузовкина. - Оставьте ее у нас. - Барыни мне новую лопоть {Лопоть - по-сибирски одежда. (Прим. Л. Н. Толстого.)} шьют, - сказала девочка, указывая отцу на работу Ранцевой. - Хорошая, кра-а-асная, - лопотала она. - Хочешь у нас ночевать? - сказала Ранцева, лаская девочку. - Хочу. И батю. Ранцева просияла своей улыбкой. - Батю нельзя, - сказала она. - Так оставьте ее, - обратилась она к отцу. - Пожалуй, оставьте, - проговорил старшой, остановившись в дверях, и вышел вместе с унтер-офицером. Как только конвойные вышли, Набатов подошел к Бузовкину и, потрагивая его по плечу, сказал: - А что, брат, правда, у вас Карманов сменяться хочет? Добродушное, ласковое лицо Бузовкина вдруг стало грустным, и глаза его застлались какой-то пленкой. - Мы не слыхали. Вряд ли, - сказал он и, не снимая с глаз своих пленки, прибавил: - Ну, Аксютка, царствуй, видно, с барынями, - и поспешил выйти. - Все знает, и правда, что сменялись, - сказал Набатов. - Что же вы сделаете? - Скажу в городе начальству. Я их обоих знаю в лицо, - сказал Нехлюдов. Все молчали, очевидно боясь возобновления спора. Симонсон, все время молча, закинув руки за голову, лежавший в углу на нарах, решительно приподнялся и, обойдя осторожно сидевших, подошел к Нехлюдову. - Можете теперь выслушать меня? - Разумеется, - сказал Нехлюдов и встал, чтобы идти за ним. Взглянув на поднявшегося Нехлюдова и встретившись с ним глазами, Катюша покраснела и как бы недоумевающе покачала головой. - Дело мое к вам в следующем, - начал Симонсон, когда они вместе с Нехлюдовым вышли в коридор В коридоре было особенно слышно гуденье и взрывы голосов среди уголовных. Нехлюдов поморщился, но Симонсон, очевидно, не смущался этим. - Зная ваше отношение к Катерине Михайловне, - продолжал он, внимательно и прямо своими добрыми глазами глядя s в лицо Нехлюдову, - считаю себя обязанным, - продолжал он, но должен был остановиться, потому что у самой двери два голоса кричали враз, о чем-то споря. - Говорят тебе, идол: не мои! - кричал один голос. - Подавишься, черт, - хрипел другой. В это время Марья Павловна вышла в коридор, - Разве можно тут разговаривать, - сказала она, - пройдите сюда, там одна Верочка. - И она вперед прошла в соседнюю дверь крошечной, очевидно одиночной камеры, отданной теперь в распоряжение политических женщин. На нарах, укрывшись с головой, лежала Вера Ефремовна. - У нее мигрень, она спит и не слышит, а я уйду! - сказала Марья Павловна. - Напротив, оставайся, - сказал Симонсон, - у меня секретов нет ни от кого, тем более от тебя. - Ну, хорошо, - сказала Марья Павловна и, по-детски двигаясь всем телом со стороны в сторону и этим движением глубже усаживаясь на нарах, приготовилась слушать, глядя куда-то вдаль своими красивыми бараньими глазами. - Так дело мое в том, - повторил Симонсон, - что, зная ваше отношение к Катерине Михайловне, я считаю себя обязанным объявить вам мое отношение к ней. - То есть что же? - спросил Нехлюдов, невольно любуясь той простотой и правдивостью, с которой Симонсон говорил с ним. - То, что я хотел бы жениться на Катерине Михайловне... - Удивительно! - сказала Марья Павловна, остановив глаза на Симонсоне. - ... и решил просить ее об этом, о том, чтобы быть моей женой, - продолжал Симонсон. - Что же я могу? Это зависит от нее, - сказал Нехлюдов. - Да, но она не решит этого вопроса без вас, - Почему? - Потому что, пока вопрос ваших с нею отношений не решен окончательно, она не может ничего избрать. - С моей стороны вопрос решен окончательно. Я желал сделать то, что считаю должным, и, кроме того, облегчить ее положение, но ни в каком случае не желаю стеснять ее. - Да, но она не хочет вашей жертвы. - Никакой жертвы нет. - И я знаю, что это решение ее бесповоротно. - Ну, так о чем же говорить со мной? - сказал Нехлюдов. - Ей нужно, чтобы и вы признали то же. - Как же я могу признать, что я не должен сделать то, что считаю должным. Одно, что я могу сказать, - это то, что я не свободен, но она свободна. Симонсон помолчал, задумавшись. - Хорошо, я так и скажу ей. Вы не думайте, что я влюблен в нее, - продолжал он. - Я люблю ее как прекрасного, редкого, много страдавшего человека. Мне от нее ничего не нужно, но страшно хочется помочь ей, облегчить ее поло... Нехлюдов удивился, услыхав дрожание голоса Симонсона. - ... облегчить ее положение, - продолжал Симонсон. - Если она не хочет принять вашей помощи, пусть она примет мою. Если бы она согласилась, я бы просил, чтобы меня сослали в ее место заключения. Четыре года - не вечность. Я бы прожил подле нее и, может быть, облегчил бы ее участь... - Опять он остановился от волненья. - Что же я могу сказать? - сказал Нехлюдов. - Я рад, что она нашла такого покровителя, как вы... - Вот это-то мне и нужно было знать, - продолжал Симонсон. - Я желал знать, любя ее, желая ей блага, нашли ли бы вы благом ее брак со мной? - О да, - решительно сказал Нехлюдов. - Все дело в ней, мне ведь нужно только, чтобы эта пострадавшая душа отдохнула, - сказал Симонсон, глядя на Нехлюдова с такой детской нежностью, какой никак нельзя было ожидать от этого мрачного вида человека. Симонсон встал и, взяв за руку Нехлюдова, потянулся к нему лицом, застенчиво улыбнулся и поцеловал его. - Так я так и скажу ей, - сказал он и вышел. ![]() |