Лухнов придвинул к себе две свечи, достал огромный, наполненный деньгами, коричневый бумажник, медлительно, как бы совершая какое-то таинство, открыл его на столе, вынул оттуда две сторублевые бумажки и положил их под карты.

- Так же, как вчера - банку двести, - сказал он, поправляя очки и распечатывая колоду.

- Хорошо, - сказал, не глядя на него, Ильин между разговором, который он вел с Турбиным.

Игра завязалась. Лухнов метал отчетливо, как машина, изредка останавливаясь и неторопливо записывая или строго взглядывая сверх очков и слабым голосом говоря: "пришлите". Толстый помещик говорил громче всех, делая сам с собой вслух различные соображения, и мусолил пухлые пальцы, загибая карты. Гарнизонный офицер молча, красиво подписывал под картой и под столом загибал маленькие уголки. Грек сидел с боку банкомета и внимательно следил своими впалыми черными глазами за игрой, выжидая чего-то. Завальшевский, стоя у стола, вдруг весь приходил в движение, доставал из кармана штанов красненькую или синенькую, клал сверх нее карту, прихлопывал по ней ладонью, приговаривал: "вывези, семерочка!", закусывал усы, переминался с ноги на ногу, краснел и приходил весь в движение, продолжавшееся до тех пор, пока не выходила карта. Ильин ел телятину с огурцами, поставленную подле него на волосяном диване, и, быстро обтирая руки о сюртук, ставил одну карту за другой. Турбин, сидевший сначала на диване, тотчас же заметил, в чем дело. Лухнов не глядел вовсе на улана и ничего не говорил ему; только изредка его очки на мгновение направлялись на руки улана, но большая часть его карт проигрывала.

- Вот бы мне эту карточку убить, - приговаривал Лухнов про карту толстого помещика, игравшего по полтине.

- Вы бейте у Ильина, а мне-то что, - замечал помещик. И действительно, Ильина карты бились чаще других. Он нервически раздирал под столом проигравшую карту и дрожащими руками выбирал другую. Турбин встал с дивана и попросил грека пустить его сесть подле банкомета. Грек пересел на другое место, а граф, сев на его стул, не спуская глаз, пристально начал смотреть на руки Лухнова.

- Ильин! - сказал он вдруг своим обыкновенным голосом, который совершенно невольно для него заглушал все другие, - зачем рутерок держишься? Ты не умеешь играть!

- Уж как ни играй, все равно.

- Так ты наверно проиграешь. Дай я за тебя попонтирую.

- Нет, извини, пожалуйста: уж я всегда сам. Играй за себя, ежели хочешь.

- За себя, я сказал, что не буду играть; я за тебя хочу. Мне досадно, что ты проигрываешься.

- Уж, видно, судьба!

Граф замолчал и, облокотясь, опять так же пристально стал смотреть на руки банкомета.

- Скверно! - вдруг проговорил он громко и протяжно.

Лухнов оглянулся на него.

- Скверно, скверно! - проговорил он еще громче, глядя прямо в глаза Лухнову.

Игра продолжалась.

- Не-хо-ро-шо! - опять сказал Турбин, только что Лухнов убил большую карту Ильина.

- Что это вам не нравится, граф? - учтиво и равнодушно спросил банкомет.

- А то, что вы Ильину семпеля даете, а углы бьете. Вот что скверно.

Лухнов сделал плечами и бровями легкое движение, выражавшее совет во всем предаваться судьбе, и продолжал играть.

- Блюхер! фю! - крикнул граф, вставая, - узи его! - прибавил он быстро.

Блюхер, стукнувшись спиной об диван и чуть не сбив с ног гарнизонного офицера, выскочил оттуда, подбежал к своему хозяину и зарычал, оглядываясь на всех и махая хвостом, как будто спрашивая: "кто тут грубит? а?" Лухнов положил карты и со стулом отодвинулся в сторону.

- Этак нельзя играть, - сказал он: - я ужасно собак не люблю. Что ж за игра, когда целую псарню приведут!

- Особенно эти собаки: они пиявки называются, кажется, - поддакнул гарнизонный офицер.

- Что ж, будем играть, Михайло Васильич, или нет? - сказал Лухнов хозяину.

- Не мешай нам, пожалуйста, граф! - обратился Ильин к Турбину.

- Поди сюда на минутку, - сказал Турбин, взяв Ильина за руку, и вышел с ним за перегородку.

Оттуда были совершенно ясно слышны слова графа, говорившего своим обыкновенным голосом. А голос у него был такой, что его всегда слышно было за три комнаты.

- Что ты, ошалел, что ли? Разве не видишь, что этот господин в очках - шулер первой руки.

- Э, полно! что ты говоришь!

- Не полно, а брось, я тебе говорю. Мне бы все равно. В другой раз я бы сам тебя обыграл; да так, мне что-то жалко, что ты продуешься. Еще нет ли у тебя казенных денег?..

- Нет; да и с чего ты выдумал?

- Я, брат, сам по этой дорожке бегал, так все шулерские приемы знаю: я тебе говорю, что в очках - это шулер. Брось, пожалуйста. Я тебя прошу, как товарища.

- Ну, вот я только одну талию, и кончу.

- Знаю, как одну; ну, да посмотрим.

Вернулись. В одну талию Ильин поставил столько карт и столько их ему убили, что он проиграл много.

Турбин положил руки на середину стола.

- Ну, баста! Поедем.

- Нет, уж я не могу; оставь меня, пожалуйста, - сказал с досадой Ильин, тасуя гнутые карты и не глядя на Турбина.

- Ну, чорт с тобой! проигрывай наверняка, коли тебе нравится, а мне пора.

Завальшевский! поедем к предводителю.

И они вышли. Все молчали, и Лухнов не метал до тех пор, пока стук их шагов и когтей Блюхера не замер по коридору.

- Эка башка! - сказал помещик, смеясь.

- Ну, теперь не будет мешать, - прибавил торопливо и еще топотом гарнизонный офицер.

И игра продолжалась.