Мамаев и Глумов. Мамаев. А, ты здесь! Поди сюда! (Таинственно.) Крутицкий давеча заезжал ко мне посоветоваться об одном деле. Добрый старик! Он там написал чтото, так нужно ему обделать, выгладить слог. Я указал на тебя. Он у нас в кружке не считается умным человеком и написал, вероятно, глупость какуюнибудь, но ты, когда увидишься с ним, польсти ему несколько. Глумов. Вот, дядюшка, чему вы меня учите. Мамаев. Льстить нехорошо, а польстить немного позволительно. Похвали чтонибудь из пятого в десятое, это приятно будет старику. Он может вперед пригодиться. Ругать его будем мы, от этого он не уйдет, а ты всетаки должен хвалить, ты еще молод. Мы с тобой завтра к нему поедем. Да, вот еще одно тонкое обстоятельство. В какие отношения ты поставил себя к тетке? Глумов. Я человек благовоспитанный, учтивости меня учить не надо. Мамаев. Ну вот и глупо, ну вот и глупо. Она еще довольно молода, собой красива, нужна ей твоя учтивость! Врага, что ли, ты нажить себе хочешь? Глумов. Я, дядюшка, не понимаю. Мамаев. Не понимаешь, так слушай, учись! Слава богу, тебе есть у кого поучиться. Женщины не прощают тому, кто не замечает их красоты. Глумов. Да, да, да! Скажите! Из ума вон! Мамаев. Тото же, братец! Хоть ты и седьмая вода на киселе, а всетаки родственник; имеешь больше свободы, чем просто знакомый; можешь иногда, как будто по забывчивости, лишний раз ручку поцеловать, ну, там глазами чтонибудь. Я думаю, умеешь? Глумов. Не умею. Мамаев. Экий ты, братец! Ну, вот так. (Заводит глаза кверху.) Глумов. Полноте, что вы! Как это можно! Мамаев. Ну, да ты перед зеркалом хорошенько поучись. Ну, иногда вздохни с томным видом. Все это немножко щекочет их самолюбие! Глумов. Покорнейше вас благодарю Мамаев. Да и для менято покойнее. Пойми, пойми! Глумов. Опять не понимаю. Мамаев. Она женщина темперамента сангвинического, голова у ней горячая, очень легко может увлечься какимнибудь франтом, черт его знает что за механик попадется, может быть, совсем каторжный. В этих прихвостнях бога нет. Вот оно куда пошло! А тут, понимаешь ты, не угодно ли вам, мол, свой, испытанный человек. И волки сыты, и овцы целы... Ха, ха, ха! Понял? Глумов. Ума, ума у вас, дядюшка! Мамаев. Надеюсь. Глумов. А вот еще обстоятельство! Чтоб со стороны не подумали чего дурного, ведь люди злы, вы меня познакомьте с Турусиной. Там уж я открыто буду ухаживать за племянницей, даже, пожалуй, для вас, если вам угодно, посватаюсь. Вот уж тогда действительно будут и волки сыты, и овцы целы. Мамаев. Вот, вот, вот! Дело, дело! Глумов. Клеопатре Львовне мы, разумеется, не скажем про Турусину ни слова. Не то что ревность, а, знаете, есть такое женское чувство. Мамаев. Кому ты говоришь! Знаю, знаю. Нинини! и заикаться не надо. Глумов. Когда же мы к Турусиной? Мамаев. Завтра вечером. Ну, теперь ты знаешь, что делать тебе? Глумов. Что делать? Удивляться уму вашему. Входят Мамаева и Городулин. ![]() |