<!<wbparam bottomwblocate="bottom.htm" bottomwbheight="6" topwbxsl="head.xsl" topwbxml="<autor>Александр Николаевич Островский</autor><caption>ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ</caption><label>На всякого мудреца довольно простоты</label>" topwbheight="66">!>
 

Крутицкий и Мамаева.

Мамаева. Будет вам деламито заниматься! Что 6ы с молодыми дамами

полюбезничать! А то сидит в своем кабинете! Такой нелюбезный старичок!

Крутицкий. Где уж мне! Был конь, да уездился! Хехехе! Пора и молодым

дорогу дать.

Мамаева (садясь). Нынче и молодежьто хуже стариков.

Крутицкий. Жалуетесь?

Мамаева. Разве не правда?

Крутицкий. Правда, правда. Никакой поэзии нет, никаких благородных

чувств. Я думаю, это оттого, что на театре трагедий не дают. Возобновить бы

Озерова, вот молодежьто бы и набиралась этих деликатных, тонких чувств. Да

чаще давать трагедии, через день. Ну, и Сумарокова тоже. У меня прожект

написан об улучшении нравственности в молодом поколении. Для дворян трагедии

Озерова, для простого народа продажу сбитня дозволить. Мы, бывало, все

трагедии наизусть знали, а нынче скромно! Они и по книгето прочесть не

умеют. Вот оттого в нас и рыцарство было, и честность, а теперь одни деньги.

(Декламирует.)

Мне ждать ли, чтоб судьба прервала дней теченье,

Когда к страданию даны мне грустны дни?

Прерву.

Помните?

Мамаева. Ну, как же не помнить! Ведь, чай, этому лет пятьдесят не

больше, так как же мне не помнить!

Крутицкий. Извините, извините! Я считаю вас моей ровесницей. Ах, я и

забыл вам сказать! Я вашим родственником очень доволен. Прекрасный молодой

человек.

Мамаева. Не правда ли, мил?

Крутицкий. Да, да. Ведь уж и вы его балуете.

Мамаева. Да чем же?

Крутицкий. Позвольте, вспомнил еще. (Декламирует.)

О боги! Не прошу от вас речей искусства;

Но дайте ныне мне язык души и чувства!

Очаровательно!

Мамаева. Чем же балуем?

Крутицкий. Ну, да как же! жените. Какую невесту нашли...

Мамаева (с испугом). Какую? Вы ошибаетесь.

Крутицкий (декламирует).

О матерь, слезный ток, коль можно, осуши!

А ты, сестра, умерь уныние души!

Мамаева. На ком же, на ком?

Крутицкий. Да, боже мой! На Турусиной. Будто не знаете? Двести тысяч

приданого.

Мамаева (встает). Не может быть, не может быть, я говорю вам.

Крутицкий (декламирует).

При вести таковой задумчив пребываешь;

Вздыханья тяжкие в груди своей скрываешь,

И горесть мрачная в чертах твоих видна!

Мамаева. Ах, вы надоели мне с вашими стихами!

Крутицкий. Но он, кажется, парень с сердцем. Вы, говорит, ваше

превосходительство, не подумайте, что я изза денег. Звал меня в посаженые

отцы: сделайте, говорит, честь. Ну, что ж не сделать! Я, говорит, не из

приданого; мне, говорит, девушка нравится. Ангел, ангел, говорит, и так с

чувством говорит. .Ну, что ж, прекрасно! Дай ему бог. Нет, а вы возьмите,

вот в "Донском". (Декламирует.)

Когда россиянин решится слово дать,

То без стыда ему не может изменять.

Мамаева. Ой!

Крутицкий. Что с вами?

Мамаева. Мигрень. Ах, я больна совсем!

Крутицкий. Ну, ничего. Пройдет. (Декламирует.)

Ты знаешь, что союз сей верен до того...

Мамаева. Ах, подите вы! Скажите вашей жене, что я хотела ее подождать,

да не могу, очень дурно себя чувствую. Ах! Прощайте!

Крутицкий. Да ничего. Что вы? У вас вид такой здоровый. (Декламирует.)

Чтоб при сопернице в измене обличить

И ревностью его веселье отравить...

Мамаева. Прощайте, прощайте! (Быстро уходит.)

Крутицкий. Что ее кольнуло? Поди вот с бабами! Хуже. чем дивизией

командовать. (Берет тетрадь.) Заняться на досуге. Никого не принимать.

(Уходит в кабинет.)