В летний вечер сидел в гостиной, бренча на фортепьяно, услыхал на балконе ее шаги, дико ударил по клавишам и не в лад закричал, запел:

Не завидую богам,

Не завидую царям,

Как увижу очи томны,

Стройный стан и косы темны!

Вошла в синем сарафане, с двумя длинными темными косами на спине, в коралловом ожерелье, усмехаясь синими глазами на загорелом лице:

-- Это все про меня? И ария собственной композиции?

-- Да!

И опять ударил и закричал:

Не завидую богам,

-- Ну и слух же у вас!

-- Зато я знаменитый живописец. И красив, как Леонид Андреев. На беду вашу заехал я к вам!

-- Он пугает, а мне не страшно, сказал Толстой про вашего Андреева.

-- Посмотрим, посмотрим!

-- А дедушкин костыль?

-- Дедушка хоть и севастопольский герой, только с виду грозен. Убежим, повенчаемся, потом кинемся ему в ноги -- заплачет и простит...

В сумерки, перед ужином, когда в поварской жарили пахучие битки с луком и в росистом парке свежело, носились, стоя друг против друга, на качелях в конце аллеи, визжа кольцами, дуя ветром, развевавшим ее подол. Он, натягивая веревки и поддавая взмах доски, делал страшные глаза, она, раскрасневшись, смотрела пристально, бессмысленно и радостно.

-- Ау! А вон первая звезда и молодой месяц и небо над озером зеленое-зеленое -- живописец, посмотрите, какой тонкий серпик! Месяц, месяц, золотые рога... Ой, мы сорвемся!

Слетев с высоты и соскочив на землю, сели на доску, сдерживая взволнованное дыхание и глядя Друг на друга.

-- Ну что? Я говорил!

-- Что говорил?

-- Вы, уже влюблены в меня.

-- Может быть... Постойте, зовут к ужину... Ау идем, идем!

-- Погодите минутку. Первая звезда, молодой месяц, зеленое небо, запах росы, запах из кухни, -- верно, опять мои любимые битки в сметане! -- и синие глаза и прекрасное счастливое лицо...

-- Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет...

-- Данте говорил о Беатриче: "В ее глазах -- начало любви, а конец -- в устах". Итак? -- сказал он, беря ее руку.

Она закрыла глаза, клонясь к нему опущенной головой. Он обнял ее плечи с мягкими косами, поднял ее лицо.

-- Конец в устах?

-- Да...

Когда шли по аллее, он смотрел себе под ноги:

-- Что ж нам теперь делать? Идти к дедушке и, упав на колени, просить его благословения? Но какой же я муж?

-- Нет, нет, только не это.

-- А что же?

-- Не знаю. Пусть будет только то, что есть... Лучше уж не будет.

10 апреля 1945